Читать книгу "Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат"

С 1914 по 1916 год, когда Гарри проходил через тот период детства, когда, по словам психологов, закладываются базовые подходы к людям и ситуациям, семья Голд постоянно переезжала, с трудом осваивая незнакомый язык и чужие обычаи. Они ненадолго останавливались в Литтл-Роке, штат Арканзас, и в Дулуте, штат Миннесота; шесть мучительных месяцев они прожили в чикагских трущобах. Наконец поселились в пришедшем в упадок районе на южной стороне старого квакерского города в Филадельфии. Там 10 февраля 1917 года в семье родился второй сын, Джозеф. Больше детей у них не было.

В Америке Самуил и Циля Голд сыграли скромную, но довольно созидательную роль. Память о пережитом еще была свежа у них, и они испытывали благодарность за маленькие свободы и мелкие удобства. Однако они привыкли ждать от будущего беды; и было бы странно, если бы их постоянный страх не проник в сознание Гарри. Джозеф родился в уже более обнадеживающей атмосфере. Он вырос более крепким и оптимистичным, чем Гарри. Будучи на шесть с лишним лет младше, он не мог решить проблем Гарри за него. А сравнительная легкость в общении лишь подчеркивала нервозность старшего брата.

Оба сына Голдов испытывали глубокую привязанность к родителям и друг к другу. Выражали они это по-разному. Гарри был готов сделать для Джозефа все на свете, если считал это необходимым, но он один судил, насколько это необходимо, и день ото дня все чаще либо резко критиковал брата, либо оставался безразличен. Джозефу было трудно совладать с капризами старшего брата — когда они уже выросли, он нередко говаривал: «Гарри — это Гарри, вы же знаете», виновато пожимая плечами, — но по большей части он восхищался Гарри.

Ни отец, ни мать не могли сладить с Гарри. Самуил так и не научился правильно говорить по-английски, что несколько понизило его авторитет в глазах мальчиков, ведь они овладели языком автоматически. Мистер Голд довольно много беспокоился из-за своей работы, поскольку профессия мастера-мебельщика сдавала позиции перед наступлением фабричного производства. Иногда ему приходилось браться за неквалифицированную работу ради пропитания семьи. Лишь когда он, в конце концов, нашел работу, которая казалась ему надежной, — изготовление шкафчиков для патефонов в Кэмдене, штат Нью-Джерси, для продажи по всему Делавэру, он почувствовал, что снова обрел родину в новой стране, но и тогда он в основном возлагал воспитание детей на плечи жены. Циля Голд, невысокая, добродушная женщина, была энергичной и бережливой домохозяйкой, патриотичной гражданкой, матерью, которая заботилась о делах общины, занималась благотворительностью и во время войны даже отказалась взять дополнительные продуктовые карточки от соседа. Она учила соседских детей ивриту, а собственных детей — делиться игрушками и молоком со сверстниками, которым повезло меньше.

Гарри научился избегать других детей, которые часто проявляли жестокость после мягкого обращения, однако он вечно тащил в дом бродячих кошек и собак, чтобы их накормить. Постоянный питомец мог бы пойти на пользу Гарри, но в тесной квартирке без горячей воды не было возможности его держать. Циля постоянно дрожала над Гарри и, вероятно, понимала его не хуже других, но и вся ее любовь и забота не могли добраться до самого сердца его проблем.

То ли сыграло роль плохое питание, то ли нет, неясно, но, какова бы ни была причина, Гарри вырос не таким высоким, как предполагал рост его родителей. Он был толстым, низеньким, физически слабым, буквально не обладал чувством юмора и не умел угодить другим детям, хотя обычно ему удавалось произвести некоторое впечатление на взрослых.

Никто не назвал бы Гарри Голда красивым мальчиком с его смуглой, почти темной кожей, скошенным лбом и нервным взглядом. Природа одарила его длинными ресницами и голливудскими бровями — теми романтичными высокими дугами, которые рисовали себе актрисы на слое театрального грима, но они не были рассчитаны на то, чтобы нравиться разноязычным хулиганам из ближайшей округи. Все дети в каком-то смысле дикари; Гарри мог бы произвести впечатление на товарищей по играм, если бы умел искусно играть, но он считался размазней даже в стеклянных шариках. Деревенский паренек мог бы найти себе утешение в прогулках по лесу, но в том районе Южной Филадельфии, где жил Гарри Голд — возле Пятой улицы и Шанка, — было опасно удаляться далеко от дома. Гарри привык оглядываться при ходьбе и бояться улицы. Не имея совета и поддержки со стороны старшего брата или более сильного или хитрого друга, он сидел дома, когда только мог, инстинктивно ища у матери защиты и компании.

Его мать делала все, что могла; она подбадривала его и кормила сластями. Поскольку Гарри рано открыл для себя чтение, она решила, что ему на роду написано стать ученым. Она поддерживала его интерес к книгам, думая, что если он получит хорошие оценки в школе, если окажется смышленым в науках, если научится хорошо говорить и писать, то в конце концов посмеется над задирами. Она постоянно говорила это ему. В смысле приобретения друзей или общения с хулиганами на школьных переменах мамин совет отдавал привкусом пустых надежд; и тем не менее Гарри его принял. Что же касается некоторых предложений матери насчет религии, то Гарри никогда не бунтовал; он просто не видел в ней смысла и выражал это хотя и мягко, но вполне отчетливо.

Хотя Гарри Голд начал учиться поздно и постоянно отставал из-за разных болезней, он все-таки довольно неплохо учился в школе имени Джорджа Шарсвуда на пересечении 2-й улицы и Вулф-стрит. Однажды учитель разрешил ему проверить экзаменационные работы. Гарри лихорадочно трудился час за часом, улучшая результаты одноклассников, насколько мог подделать их почерк. Он исходил из той теории, что «все должны сдать»; они имеют на это право, заявил он. Перейдя в старшую школу для мальчиков в Южной Филадельфии и набрав хороший учебный темп, он закончил четырехлетний курс за три с половиной года с таким средним баллом, который позволил ему ко дню выпуска попасть в четверть лучших учеников своего класса. За исключением членства в научном клубе, Гарри не принимал участия во внешкольных занятиях. Он не смотрел спортивных игр, не ходил на танцы. Он никогда не хулиганил в классе. Что касается отношений с одноклассниками, то, за исключением одного или двух, которым требовалась его помощь в учебе, он ни с кем не сошелся, хотя и приобрел уважение учителей. Его преподаватели по английскому языку и наукам, к которым он выказывал особый интерес, порой задумывались, нет ли чего-то вроде высокомерия за его гладкими речами. Директор школы Маттиас Ричардс определил странного мальчика одной фразой: «Он был очень тихий и довольно замкнутый, но учился на отлично».

Гарри Голд получил аттестат по окончании школы в июне 1928 года. Лишь двенадцать лет спустя он получил диплом колледжа по выбранному предмету — химии, да и тогда лишь благодаря финансовой помощи советского шпионского аппарата.

Приближаясь к своей цели, как бы медленно это ни происходило, Гарри постоянно, все сильнее и сильнее, ограничивал свое свободное время. Семь из двенадцати лет он поддерживал изнурительный график работы и учебы, учебы и работы. В последние пять лет Голд, будто бизнесмен, которым движет какая-то внутренняя потребность перерабатывать, хотя его предприятие этого не требует, добавил в него тайный график шпионажа в пользу иностранной державы. Еще задолго до того Гарри Голд выжал почти все соки из собственной жизни. Доктор Карл Юнг показал, что некоторые мужчины и женщины становятся шпионами из-за «бессмысленной пустоты своей жизни». Шпионаж на самом деле дал Гарри Голду ощущение собственной полезности, в котором он так отчаянно нуждался. Волнение, приносимое ему трудом ради некоей цели, окрашивало его самые рутинные действия. В какой-то степени его беспокоило понимание того, что большинство знакомых считают его занудой. Когда же он стал вести двойную жизнь, быть занудой стало обязанностью, поскольку лучший шпион — это, разумеется, тот, кто привлекает к себе меньше всего внимания.